Говорят, что по морщинам на лице можно прочитать судьбу человека. Ее лицо обманчиво – ни лишений, ни долгой, в ухабах и расщелинах, жизни по нему не угадаешь. Анна Григорьевна, чистенькая, сухонькая старушка в белом, в мелких цветочках, платке, сидит на диване, сложив на коленях узловатые руки труженицы.

Позже, в разговоре, вспоминая о своей жизни, она несколько раз повторит: «Все своими рученьками: и детей на ноги поставила, и огород растила, и внуков воспитала – пособлять было некому». Ее голос слаб, звучит шершаво, как надтреснутая пластинка, но лишь тогда, когда вспоминает о невзгодах жизни. Когда говорит о внуках и правнуках, интонации меняются, появляется мелодичность, особое очарование которой придает алтайский говор, – заслушаешься.

Маленькая девочка из села Малашев Луг в Алтайском крае и представить не могла, что переживет своего мужа, сына, всех друзей и подруг и станет счастливой лишь на восьмом десятке лет. Большую часть жизни Анна Григорьевна проработала в колхозе на Алтае, потом на стройке.

В 80‑е годы семья перебралась в Бахчисарай. Сегодня Анна Григорьевна живет с 75‑летней дочерью, тремя внуками, шестью правнуками и праправнуками. В этом большом организме она – сердце. Мотор, который до сих пор задает ритм всей семье и который каждый старается беречь.

О возрасте

Родители рано померли. Вот бабушки мои жили долго. Одна бабушка – материна мать – прожила 99 лет. А вторая бабушка – 90. Может, и мне по природе досталось долголетие.

Никогда не думала, что доживу до ста. Думаю, ну, лет 80 проживу – и ладно. Гляжу, 85, 90 – а тут уже пошло 99. Матушки мои!

Когда перестала работать, мне больно плохо было. Сейчас уже стала отвыкать немножко, а то говорю: дайте мне чего-нибудь делать, хотя бы ягоду перебирать. Без работы не могла.

В другой раз думаю: да за что ты мне, Господь, дал столько жизни?! Или ты меня полюбил, или ты меня наказал? Вот отгадай. Сама не знаю. У Бога этот секрет.

У меня внутри все здоровое, даже зубов много своих, память крепкая. Вот только глазки стали плохо видеть, ушки не слышат, как у той лисы – сказку помните? Так и у меня. А умирать буду от сердца – так чувствую.

О прошлом

Мы здесь только в гостях. Предки жили, и после нас будут жить. Но мне плохо в гостях пришлось. Нехорошую жизнь прожила, тяжелую. Отразилась на нас шибко война.

На свеклу до сих пор смотреть не могу – столько ее наелась во время войны. Тогда всяку траву ели: лебеду молотили, просянку. Дети просянку не едят. Вынесешь ее на мороз, она замерзнет, тогда только грызут. А ты вернешься в дом, плачешь.

У нас в селе мода была такая: по осени урожай собрали, быка кололи, в школе собирались женщины и делали на весь колхоз пельмени. Каждому – по 50 пельмешков. И большим, и маленьким. Я один год как раз родила, на печке еще лежала. Гляжу: мне несут большую чашку пельменев. Хорошо жили до войны. Муж ко мне хорошо обращался, и я – к нему. Как бы так все время жить – лучше и не надо!

О мужчинах и женщинах

Во время войны мужа угнали в Данию, в плен. Вернулся мой Алексей глубокой осенью 45‑го, к ночи. Мы только легли спать: я с детьми на печке, а Фрося – с нами еще беспризорница жила, ей лет 15–16 было, – на полатях. Слышу: толкутся за дверью. Слезла с печи, спрашиваю: «Кто там?». «Пустите переночевать», – отвечают. Я говорю, мы мужчин не пускаем, потому что мы тут одни женщины.

Он говорит: да нет, я тут жалаю переночевать. И не уходит. А потом вдруг слышу, называет меня по имени: «Нюра, ты меня разве не узнала? Это же твой мужичок!» Я чуть не упала у двери. Два года прожили, и он от меня ушел – нашел другую. Осталась с детками одна. Больше замуж не вышла.

Когда мужчина ходит по другим женщинам, это хуже водки. Пьяница проспится, этот – никогда.

В 90 лет ко мне тут один решил прибиться – пришел сватать. Копаюсь перед домом в огороде, подходит дед, ногами шмыг-шмыг, говорит: «Ты знаешь, я что пришел к тебе? Мою бабку на бугор унесли. Ты за меня пойдешь замуж?» Я ему говорю: «Милок, а сколько тебе лет-то? – «75». – «А мне 90!» Он ошалел и зашмыгал восвояси.

Сейчас в сто раз лучше для женщины. Наши отцы, деды очень плохо с женами обращались. Бедные жены были. Оттого и, когда замуж дочерей отдавали, матеря об них шибко плакали.

Раньше женщина была как-то мозгами меньше развитая. Сидела с дитями у печки. А сейчас жизнь совсем другая: в семье правит женщина, потому что у ней больше мозга развита.

О себе

Всегда была любопытная, и сейчас любопытная. Интересно все, что в семье делается: где, что, кто, куда. Оля (внучка. – «Р»), ты куда пошла, откедова пришла, а что тама? Вот это я люблю, любопытная Варвара.

Как муж ушел, стала много молиться. Кто помирали, я всех обмывала. Сколько я их пообмывала, проводила в последний в путь! Всенощную у гроба стояла, Псалтырь читала. Как кто умрет – никого не зовут, меня только.

Я не могу в одиночестве жить, не представляю, как люди живут в одиночестве. Боюся одиночества, очень даже боюся.

Если плачет ребенок, я бросаю всю работу и сижу с ним, покамест не угомоню. У меня сердце не позволяло, чтобы ребенок кричал, а я бы работала. Так и сейчас. У правнучки Алены – сын Вовочка, два годика ему будет 1 сентября. Такой хорошенький, полненький, умный такой ребенок. Как кто его обидит, он заплачет, я уже скорей клюшку беру и бегу, спрашиваю, кто его обидел, почему плачет.

О красоте

В детстве очень переживала, что у меня нос большеватый. У нас ни у кого в родне такого не было. Откедова он взялся, не знаю. Даже жалилась маме. А она начнет уговаривать: «Ничего, много же живут с большими носами. Ты же не калека у меня».

На лице сроду мыла не было, по правде сказать. Некогда было умываться даже: соскочишь с постели – надо корову подоить, надо ребятеночкам сварить, надо в огород…

У меня никогда не было длинных волос. Так вот, маленько, по пояс. Светло-русые, реденькие. И те некогда было причесать.

В зеркало бы посмотреться – да уже не вижу. Так, чуток, как сквозь сито. А внучка мне говорит: ни одной морщинки у тебя нет.

«Мы недавно бабушку к окулисту возили, а та спрашивает: сколько же ей лет? – включается в разговор внучка Ольга Григорьевна, все это время она молча сидит рядом. – Говорю, сто. Докторша удивилась: «Она что, пластику делала?!»

О настоящем

Сроду не думала, что за мной будет кто-то ухаживать. Думаю, умру – и все. А пришлось, ты видишь, с Олей, внучкой, доживать и с правнуком. Он меня любит, ни одного утра не прошло, чтобы он не зашел ко мне. Сядет: «Баба, ну, как твое здоровье? Как ты тута?».

Я сейчас хорошо живу, сытая, в тепле, чистоте сижу. Правнучка все время спрашивает: баба, че тебе приготовить поесть? Другая правнучка меня купает: пошли, говорит, баба, купаться. Затащит меня в ванну – у них здоровая ванна, – выкупает меня. Скажет: эх, какая ты у нас беленькая! Если бы мне такая жизнь была вперед, по молодости. Но не было мне такой жизни.

Когда глаза видели, телевизор любила смотреть – новости, кина хорошие. Много книг читала. Два года, как ничего не смотрю и не читаю. А раньше уберусь с огородом – и за книжку. Какие только не читала!

Какие сейчас желания, внученька, только что поесть да поспать. Погулять ножки не годятся. Уже год-полтора никуда не выхожу. Кое-когда внучка под руку выводит на улицу, я там греюсь на солнце. Ни об чем не думаю. Прожила день – ну, и слава богу, дальше буду жить.

Как я тебе скажу, что самое главное в жизни? Семья, наверное. Бог его знает. Мне некогда было задумываться.