"Еду в лифте с женщиной, — рассказывает Леша,— а на рюкзаке у меня висит защитный шлем. Она посмотрела на него и спрашивает: "Вы, наверное, каким-то спортом занимаетесь?", я ей: "Да, спорт называется "улица Грушевского".
Вот с такого "анекдота" начинается наше интервью с Алексеем Фурманом. Идея сделать материал с одним из самых перспективных молодых фотографов Украины, чьи снимки часто и с удовольствием печатают западные издания, возникла еще в ноябре. Тогда украинский National Geographic впервые вышел с фотографией украинского фотографа на обложке. Фотографом был Леша.
Двадцатидвухлетний парень с почти шестилетним стажем работы в фотожурналистике сделал замечательный репортаж об украинских гуцулах в Западной Украине. А уже в декабре он делал другой репортаж — можно сказать, что о тех же гуцулах, только не в Закарпатье, а на Майдане. В Украине началась революция. Интервью пришлось отложить.
Выкроить время для разговора Леше удалось только когда стороны временно объявили перемирие. А так он каждый день в каске, наколенниках, очках для страйкбола делает снимки в момент самого горячего противостояния. Встречаемся поздно вечером на Бессарабке, оппозиция только вернулась с очередных переговоров. В кафе вперемешку с музыкальными клипами включают прямые трансляции с Майдана. Леша проглядывает новости, чтобы не пропустить важных событий.
Леш, ты на Майдане с первого дня. Как тебе настроение протестующих?
Я не могу сказать тебе, что есть какое-то общее настроение. У каждого человека есть свое настроение, свое понимание того, почему он там находится. И это хорошо, что люди, которых что-то не устраивает, собираются вместе. Но это порождает другую проблему. Они не знают, что делать, и нет человека, который бы им сказал. Это как блуждание в темноте. Когда ты не знаешь, что возле тебя, и нет фонарика, и нет человека с фонариком. И эти люди бродят в темноте и сталкиваются. Они вместе, но они не знают, куда им идти. Вот это плохо, что нет какого-то ответственного за все человека.
Меня недавно журналисты с американского канала NBS попросили показать им человека, который за все это отвечает. А нет человека, который за все отвечает. Есть сотники или коменданты Майдана, но одного человека, который бы за все отвечал, нет. Это как Запорожская Сечь, как народовластие. И это очень опасно.
Как ты оцениваешь действия "Беркута" и его методы подавления протеста? Активисты способны ему противостоять?
Вот как раз события на Грушевского очень опасны тем, что у митингующих нет опыта ведения этих протестов, а у "Беркута" и МВД нет адекватного опыта ответа на эти действия. Тактика, которая используется "Беркутом", иногда чересчур жестока, а иногда чересчур мягка. У них нет единых позиций касательно того, как действовать. Проводятся какие-то вылазки, мини-операции, суть которых не ясна никому. Возможно, она не ясна и им самим.
Например, мы снимаем 19 января, действительно ситуация уже опасная, люди бросают камни, уже начали коктейли Молотова, везде дым. И тут из арки выбегают 4 сотрудника "Беркута" на людей. Они тут же получают от протестующих, валятся на землю и убегают. И это все происходило в течение 10 секунд. Это бессмыслица просто.
Другой пример. Прихожу я в среду (22 января). Все спокойно, все стоят мирно, никаких провокаций со стороны протестующих. Если бы так было еще полчаса, я бы ушел. И тут вдруг милиция начинает наступать. Сначала пошли внутренние войска, за ними побежал "Беркут", без предупреждения. Люди от неожиданности стали убегать, кого-то побили, кого-то арестовали, а кого-то и раздели, как потом выяснилось.
Тогда "Беркут" продвинулся до Европейской площади, занял всю улицу Грушевского и через 30 минут отступил обратно. Люди опять заняли Грушевского и построили баррикаду. В чем смысл? Они контролировали улицу, даже Европейскую площадь. Нет, они сами ушли, и народ побежал за ними.
Что стали делать люди?
А люди начали занимать Европейскую площадь, и "Беркут" снова на них побежал. И потом уже ушел окончательно. Их логика совершенно непонятна и непредсказуема. И это самое опасное. Нет логики протеста и наступления. Граната может лететь отовсюду: в журналистов, не в журналистов. Для "Беркута" нет такого понятия как "журналист". Возможно, и был приказ стрелять по журналистам специально.
Лично ты хотя бы раз пострадал от рук "Беркута"?
Один раз я оказался на Грушевского, когда улица полностью контролировалась "Беркутом". Мимо меня прошло около 60-100 бойцов. Я перестал снимать, поднял камеру вверх, на мне не было жилета "пресса", но я говорил, что я журналист. Учитывая то, что происходит сейчас, любой мог подойти и ударить меня.
Ты был к этому готов?
Нет, я не был к этому готов. Только один пошел на меня с криками "Давай! Уходи отсюда!", и я ушел. Прошел мимо них и сделал вид, что иду к Европейской площади. Вот в этом проблема, что их поведение случайно. Представь, что дорожное движение случайно. Ты выезжаешь на машине и не знаешь, где встречная, куда движутся машины. И это самое опасное, что нет никаких правил, что их никто не соблюдает. Например, запрещено использовать дымовые шашки и резиновые пули одновременно. Иначе милиция не видит, куда она стреляет, и может попасть куда угодно, в кого угодно. Они использовали все одновременно.
Ты можешь оценить действия протестующих как профессиональные?
Нет. Они доморощенные. Они не умеют делать коктейли Молотова, они не умеют их бросать. Часто они попадают в столбы, в магазины. У меня есть фотография, где мужик сам загорелся. Бросил так, что пламя перекинулось ему на рюкзак, но он не пострадал, рюкзак быстро сняли. Я видел ролик, где мужик бросает коктейль, перед ним открытое пространство и тоненький столб. И он бросает коктейль и попадает именно в столб. То есть, это был "профессионал". Захотел бы — не попал. А катапульта! При мне ее использовали — она реально может добросить только до спин ближайших протестующих.
Как работать в такой ситуации? Есть какие-то правила работы журналиста-фотографа во время противостояний народа и милиции?
Тяжело. Я понимаю, что мне долго нельзя находиться там, откуда протестующие бросают камни или коктейли Молотова. Потому что очень велика вероятность того, что сюда сейчас прилетит граната. И она прилетает. "Беркут" отвечает. "Беркут" видит направление летящих предметов и отвечает туда же. И если ты там, где протестующие бросают камни — а ты, вероятно, там, потому что снимаешь эти потрясающие кадры броска коктейля Молотова — тебе прилетает под ноги граната. От одной меня спас наколенник, только джинсы разорвались. Другая разорвалась чуть дальше, осколок попал в ногу, но одежда защитила — отделался гематомой. Меня даже нет в списке пострадавших.
А среди твоих знакомых коллег есть пострадавшие?
Да есть, и не просто гематомы — у некоторых переломы. Одному знакомому фотографу попал камень в затылок. Он сделал очень популярную ошибку — стоял между протестующими и полицией. В такой ситуации это недопустимо: сбоку, в тылу — где хочешь, но не между ними. И к нему просто прилетел кирпич, который не долетел до милиции. Кто-то просто недобросил.
Как ты готовишься, когда идешь туда?
Одеваю шлем, очки для страйкбола, налокотники и наколенники. Бронежилет — нет, но стоило бы. Тот, что у меня, слишком толстый, чтобы носить под куртку. Защита второго класса. Он способен защитить от резиновой пули и от огнестрельной, но только если стрелять будут на расстоянии. Без бронежилета не боюсь ходить, а вот без наколенников — да. Потому что меня они один раз спасли. Сегодня нам принесли маски респираторные, сказали одеть, так как весь этот дым оседает в легких. Но в маске тяжело работать — очки запотевают. Поэтому ты можешь носить либо очки, либо респиратор. Я выбираю очки, так как глаза дороже.
На какой день ты адаптировался к происходящему?
Через неделю. Но лучше, чтобы адаптация не приходила никогда. Потому что когда ты адаптирован, то видимо считаешь, что в тебя пуля уже попасть не может. А она может попасть всегда, даже если у тебя 40 лет стажа. По-видимому, мне на адаптацию понадобилось 6 дней. Потому что сегодня я смог сделать фотографии, которые мне нравятся. До этого были какие-то картинки, не могу сказать, что я доволен. Сегодня были фотографии, которыми я доволен. Я не могу сказать, с чем это связано. Иногда у меня бывают дни, когда просто "не идет" — и все. Сегодня я почувствовал, что "да", съемка получилась. Меня уже не так сильно отвлекало происходящее вокруг, я поработал в свое удовольствие, насколько это возможно под гранатами.
Во время работы ты думаешь об опасности вокруг?
Когда ты снимаешь, то об этом не думаешь. Но я скажу честно, что когда протестующие убегают от "Беркута", я убегаю вместе с ними. Наверное, нет для меня такой фотографии, которая бы стоила хотя бы удара. Для меня безопасность превыше всего. Но поскольку событие знаковое, его надо снимать, и его хочется снимать.
За все время столкновений меня не было на Грушевского только два дня, и мне этого хватило чтобы соскучиться за работой. Когда в твоей стране происходят такие события, ты не можешь быть безразличным. И для меня то, что там небезопасно, не является поводом там не быть. Но так как там небезопасно, ты должен принимать максимальное количество мер для своей безопасности.
Каким должен быть герой на новостной фотографии такого события?
Новостная фотография должна быть понятной, "горячей", качественно снятой, быстро отправленной и увиденной новостными изданиями, газетами, сайтами, иногда журналами. Герой новостной фотографии, поскольку у тебя нет возможности его раскрыть, должен быть каким-то моментально и откровенно ярким, отличающимся от других, обязательно характерным. Те герои, которых ты выбираешь для снимка, должны быть уникальными и максимально подходить для той ситуации, в которой находятся.
Герой фоторепортажа может быть обычным человеком, которого ты раскрываешь. Потому что у тебя есть время, есть возможность. Ты используешь интуицию, посвящаешь ему время, у вас налаживается контакт — и он позволяет тебе фотографировать его во всевозможных ситуациях. Так ты раскрываешь его характер.
В новостной фотографии нет времени на раскрытие характера. Тебе нужно показать уникального человека в уникальной ситуации. Почему фотографы на одних и тех же событиях стоят возле одних и тех же бабушек? Потому что это самая характерная фотография. К тому же часто фотографы больших новостных агентств не хотят обходить территорию и смотреть на людей. Я очень часто это делаю. Иногда ты в толпе можешь найти очень ярких персонажей.
В 2011 году я ездил на съемку на один из мемориалов жертв Чернобыля. И опоздал на событие, приехал поздно, и была уже большая толпа людей, через которую нам пришлось прорываться. И вот когда мы прорывались, я увидел бабушку, которая держала портрет, но не такой, как у вдов, членов профсоюза: у нее был портрет старого образца, в зеленых тонах, и она действительно плакала. И я сделал эту фотографию, которая потом вышла на обложке KievPost и газеты "День".
Двадцатый век для Украины был достаточно трагичным, и когда вспоминаю какие-то знаковые даты, на них очень трудно сделать хорошую фотографию. Так как нет уже тех чувств у людей. Когда трагедия случилась год назад, два года — это одно, а когда это было тридцать лет назад, чувства людей ослабли, даже к родным. И сейчас на этих мемориалах практически никто не плачет. Конечно, надо признать, что плачущий человек для новостной картинки — это заземление чувств. Это фотография, которая моментально принимается, понимается и публикуется.
Как с помощью фотографии ты передаешь настроение события?
Как человек, который много работает в новостях, я фотографирую в основном людей, которые что-то делают. С одной стороны, это хорошо, потому что я передаю действие. А с другой стороны, я мало делаю атмосферных кадров. Есть кадры, в которых может ничего не происходить, но они прекрасно передают место, время, настроение и атмосферу данного события. На Грушевского атмосферу может передать просто стоящий возле стены коктейль Молотова. Это, конечно, для новостной фотографии не годится, так как минимум должен быть человек или тело человека. А тут если ты просто сфотографируешь колонны стадиона "Динамо" и этим передашь "настроение" события, в агентстве возникнет вопрос.
Полтора месяца уличных столкновений — это не политика, а бардак, особый жанр, в котором украинцы знают вкус и толк.
В старом советском анекдоте на вопрос солдата, будет ли третья мировая, замполит отвечал: «Нет, но будет такая борьба за мир, что камня на камне не останется». Нечто подобное происходит с продвижением Украины в Европу: она добивается своей европеизации такими средствами, что пропасть между нею и Европой становится очевидна даже фанатам «евромайдана». Причин тому множество: Украина, строго говоря, никогда Европой и не была — российское тяготение сильнее, четыреста лет единства не вычеркиваются из биографии росчерком пера. В Европе нет пещерного национализма, который в украинской политике влиятелен и отнюдь не позорен. В Европе есть своя традиция шумных протестов, демонстраций и даже побоищ с полицией, но обе стороны останавливаются при малейшей перспективе серьезной дестабилизации — Греция нам это показала. Греки требуют отставки правительства и выхода из кабальной еврозоны, а туристы шастают по Акрополю, гостиницы работают, покрышек никто не жжет, и муниципалитетов в провинции никто не захватывает. Тогда как во Львове, Черкассах и иных населенных пунктах захваты администрации пошли с 23 января полным ходом. По сравнению с украинскими проблемами в Греции рай, но буйство протестующих, сами понимаете, не единственное украинское отличие от Европы. Власть тут тоже весьма своеобразна. Европейская власть не всегда мягка, почти всегда неполиткорректна, а когда дело доходит до уличных беспорядков с поджогами, употребляет термины вроде «ракальи» и набирает на этом рекордные рейтинги. Но уж тогда она, по крайней мере, действует, а не барахтается из стороны в сторону. Это, вероятно, связано с тем, что Россия не дает ей 15-миллиардных кредитов, да и вообще те же Франция и Германия не так сильно зависят пока от Владимира Путина. Подчеркиваю: пока. Даже от Обамы они уже не так зависят. Подчеркиваю: уже. Короче, сталкиваясь с вызовами, они вырабатывают четкую программу действий и не меняют ее каждодневно, то аплодируя Майдану, то запрещая его, то обещая силовые меры, то вступая в многочасовые переговоры с оппозицией. И оппозиция в Европе тоже не зависит от площадного ора, не выходит к сторонникам с программой переговоров и не отказывается от этой программы, уже согласованной с коллегами-оппозиционерами, при первом же крике «Ганьба!». В Европе вообще не злоупотребляют уличными акциями, ибо это оружие сильно, когда применяется точечно. Полтора месяца уличных столкновений — это не политика и не Европа, а бардак, особый жанр, в котором украинцы знают вкус и толк. Он бывает иногда упоителен, но и утомителен. Многие мои друзья насмерть рассорились со мной из-за Майдана: я, вечно причисляемый русскими националистами к пятой колонне проклятых либерастов, в Киеве из-за недостаточной восторженности считаюсь имперцем. А это тоже не по-европейски — обзывать рабом любого, кто с тобой не согласен. И раскол страны по первому же требованию, какой бы вопрос ни обсуждался, тем более не Европа: нечего тащить в Евросоюз свою внутреннюю драму, свой шов — в надежде, что в новом политическом климате он как-нибудь рассосется. Сперва договориться по базовым вопросам, а потом уж гордиться своей новой европейской идентичностью — таков, по-моему, оптимальный порядок действий; но ни Ющенко, ни Янукович за истекшие десять лет ничего не сделали для объединения страны. Напротив, раскол с каждым годом углублялся. И Майдан как главная форма украинской политики, и митинги, переходящие в концерты, и сведение счетов с конкурентами — все это бесконечно далеко не только от европейского, но даже от советского стандарта. Одичание, увы, шло с обеих сторон. И сколь бы сильно я ни желал украинским братьям как можно скорее очутиться под сенью Евросоюза (хотя бы для того, чтобы во всех своих бедах обвинять уже его, а не нас, грешных) — никак у меня не получается ощутить себя в сегодняшней Украине как в Европе: нетерпимость, опасность, беспросветность будущего — чистая Москва-1993. И умиляться народному волеизъявлению — как же, демократия в действии! — тоже можно не бесконечно: толпа неспособна решать судьбу страны. А когда политики со всех сторон наперегонки льстят именно толпе — это прямой путь к ее превращению из народа в охлос. Ужасный парадокс, которому я сам не рад: за два месяца своего отчаянного стремления в Евросоюз Украина доказала всему миру, и прежде всего Европе, что ей до вступления в эту общность куда как далеко. Да и в Таможенный союз, честное слово, как-то рановато — он и сам слишком хрупок, чтобы принимать столь ненадежных партнеров. Очень вовремя выходит на экраны фильм «Вий», никакого отношения к Гоголю, конечно, не имеющий, но о судьбе европейских эмиссаров в Украине рассказывающий с неожиданной точностью.