Украинская летчица, которую десять дней назад привезли из Воронежа в Москву для прохождения в Институте имени Сербского судебной психиатрической экспертизы, рассказала Зое Световой, как ей живется в СИЗО-6.

В камеру к Надежде Савченко меня и коллегу по ОНК Исрапила Шовхалова не пустили, объяснив это «режимными мероприятиями». Для встречи Надежду привели в следственный кабинет, при разговоре присутствовали сразу три сотрудника СИЗО.

Начальство СИЗО-6 — единственной московской тюрьмы для женщин — очень просило говорить только об условиях содержания, а не об уголовном деле. Об условиях и поговорили.

Какие у вас в тюрьме условия содержания?

Я сижу одна в четырехместной камере. Есть холодильник. Был телевизор, но чисто декорация — у него сломана антенна, и мне предложили ее самой поменять. Но ведь здесь ничего не разрешают передавать, так что антенну мне никто не сможет передать!

Я просила, чтобы мне разрешили хотя бы пользоваться одноразовой пластмассовой посудой — не разрешили.

Спать здесь очень неудобно. У нас в Украине в поездах и то лучше. Здесь неудобные кровати — матрас очень тонкий, а под матрасом у кровати не сплошной настил, а какие-то квадратики. Прямо туда проваливаешься. Женщины из соседней камеры объяснили мне, что надо научиться укладываться в эти квадратики. Адвокаты передали мне постельное белье и одеяло, я хотела казенное одеяло подложить под матрас, но не тут-то было — одеяло у меня забрали: два одеяла — не положено.

За мной постоянно следят -— установлены видеокамеры. Когда выводят меня к адвокатам, а потом возвращают в камеру, обыскивают, раздевают. Это унизительно. Я, конечно, стараюсь так встать, чтобы этот момент не был виден на видеокамере. В Воронежском СИЗО как-то аккуратнее, что ли, обыскивали, не так щупали...

Пишу письма на украинском, посылаю их через ФСИН-письмо. Не знаю, доходят ли они до адресатов. Получила пока только два письма на украинском.

Но вообще-то я ни на что не жалуюсь и ни о чем не прошу. Мне вообще не нравится сидеть в российской тюрьме: что в одиночке, что не в одиночке.

Разрешил ли вам следователь свидание с сестрой?

Я просила следователя, чтобы он разрешил мне поговорить с сестрой по телефону. Он отказал. Он-то как раз очень хотел бы, чтобы сестра приехала ко мне на свидание в Россию. А я не хочу подвергать ее такому риску. Боюсь, как бы ее здесь не задержали.

Просили ли вы о встрече с консулом Украины?

Да, я написала отсюда, из Москвы, следователю, что по-прежнему надеюсь на встречу с консулом Украины в России. Никакого ответа. Консул только однажды приезжал ко мне в Воронежское СИЗО.

Следственные действия здесь в Москве с вами проводят?

Нет, следователь еще ни разу не приходил за те десять дней, что я здесь. Почему вообще все так долго?! Я заблуждалась, когда меня еще допрашивали, как свидетеля (в гостинице «Евро» под Воронежем с 23 по 30 июня 2014 года. — Открытая Россия), не думала, что на меня заведут уголовное дело.

Я понимаю, что я должна своему народу. Но не могу понять, что я должна России? Одно дело — плен. Совсем другое дело — тюрьма.

Почему вас ополченцы передали в Россию, как вы думаете?

Наверное, потому что я — офицер, почитали в интернете, решили, что я — «звезда». Но ведь нет никакого состава преступления... Заканчивайте следствие скорей!

Меня не бьют, все очень вежливы, но мне не нужна эта вежливость! У меня забрали мою жизнь и дали другую жизнь. Здесь в тюрьме один день за пять идет. У меня получается уже целый год.

Что вы делаете целыми днями в тюрьме?

Я бы сказала, с ума схожу, но это конечно, не так. Чай завариваю, курю, книжки читаю неинтересные, которые здесь дают. Обычно, когда мне плохо, я работаю. А здесь нечего делать. Я в Воронежском СИЗО предлагала им стены художественно разрисовать или покрасить — мне сказали: не положено.

Вела здесь дневник, но у меня его отобрали. Обещали уничтожить, я не хочу, чтобы мои личные записи кто-то чужой читал.

13 октября Басманный суд Москвы будет рассматривать вашу жалобу на проведение судебно-психиатрической экспертизы в институте Сербского. Почему вы оспариваете эту экспертизу?

Я написала заявление, что хочу лично присутствовать на суде. Я хочу, чтобы судья посмотрел на меня и выслушал. В прежнем решении суда говорилось, что мне надо провести экспертизу, потому что мне уже 35 лет и я не замужем, значит что-то со мной не так. Да к тому же у меня «националистические взгляды»... Но почему тогда не проверить психическое здоровье английской королевы, которая сказала, что она посвятила свою жизнь Англии? У меня все нормально с психикой. У нас в армии каждые полгода проводят психиатрическую экспертизу.

Адвокаты в институт Сербского попасть не могут... А правозащитников туда пускают?

Нет, не пускают.

Значит, там будет полная изоляция. Представляю, что со мной там будуть делать. Но я на их вопросы отвечать не стану.

На заседание Басманного суда в Москву собирается приехать Юлия Тимошенко, чтобы вас поддержать. Как вы к этому относитесь?

(Улыбается) Она приедет? А разве в Россию украинских политиков сейчас пускают?

Не знаю. Если Тимошенко попробует приехать — вот и узнаем. А вы слышали, что на Украине сейчас принят закон о люстрации? Как вы к этому относитесь?

Люстрация началась еще на Майдане. И она постоянно идет — в каждом селе, в каждом районе на Украине. Люди отвергают тех во власти, кому не доверяют. Я бы люстрировала генералов и армию за трусость. Я — военный. А мне не дали приказ Крым защищать. Это — наше наболевшее. Мы сами с этим справимся, главное, чтобы нам не мешали и не помогали. А у вас люстрации никогда не будет.

Я читала, что вы учились на модельера, прежде чем стать летчиком. Это правда?

Да. Я очень хотела стать летчиком, четыре года поступала в летное училище — не принимали. Поэтому я отучилась на швею-конструктора верхней одежды, еще училась целый год на факультете журналистики. Наверное, если бы не стала летчиком, то была бы военным корреспондентом. А сейчас я — второй пилот. На Украине вообще нет женщин — командиров корабля, но это не значит, что мы не можем летать. Водить самолет — просто, это так же, как водить машину или ездить на велосипеде.

В России есть много людей, которые вас поддерживают. Есть организации, которые признают вас политзаключенной.

Да, я слышала об этом. И это хорошо. Я знаю, что нет плохого народа, есть просто плохие люди. Так же, как есть и хорошие.