Продолжая цикл, посвященный геополитике, мы проанализируем географическую судьбу украинского государства, находящегося то ли на задворках, то ли в центре Европы.
Пятиминутка теории
Проводить наш анализ мы будем, опираясь на исследования известного американского социолога Рэндалла Коллинза, изложившего свои геополитические взгляды в книге «Макроистория: Очерки социологии большой длительности». В ней он проинтерпретировал геополитические процессы сквозь призму современной структуралистской социологии, опираясь на концепции таких исследователей, как Т. Скочпол и П. Бурдьё.
В отличие от предыдущего поколения исследователей, рассматривающих геополитику как процесс противостояния реально существующих народов, государств и культур в статичных географических декорациях, Р. Коллинз придал происходящему новый уровень динамизма. Он обратил внимание на то, что когда мы говорим о политике вообще и геополитике в частности, речь всегда идет о людях, способных за достаточно короткие сроки менять свою идентичность и ценности.
Р. Коллинз не просто предложил новый методологический подход, но и разработал конкретные стратегии для анализа, придав ему более высокий уровень детализации. В своих построениях он опирался на три теории: геополитического престижа, военно-фискального кризиса и динамичных изменений геополитического положения государств.
На мой взгляд, наиболее непонятным во всем вышесказанном является «динамическое изменение положения». Проанализировав динамику развития и упадка государств на протяжении мировой истории, Р. Коллинз обратил внимание на то, что политическая история в основном протекает в пределах относительно изолированных регионов, которые переживают как периоды единства в составе одного государства, так и кровавых межгосударственных войн, в том случае, если они расколоты между соперничающими державами.
Анализируя историю объединительных войн, американский социолог отметил, что в них, как правило, преуспевают государства, занимающие окраинную позицию в регионе, а крах терпят державы, размещенные по центру. Пруссия, объединившая Германию, находилась в географической изоляции относительно большинства немецких земель. А Московия поднялась на севере, где никто не мог ударить ей в спину, что позволило Кремлю сосредоточиться на экспансии, не отвлекаясь на удары со всех сторон.
Тем временем государства, находящиеся в центре геополитической карты, неминуемо оказываются в кольце фронтов, что вынуждает их распылять силы. В результате, даже если на каком-то направлении и случился большой успех, то не остается сил, чтобы развить его до состояния полноценной победы. В конечном итоге лишь вопрос времени, когда его многочисленные противники, случайно или намеренно, скоординируют свои атаки и нанесут ему последнее и сокрушительное поражение. Ярчайшим примером такой динамики являются обе мировые войны, когда зажатая с двух сторон Германия, превосходя каждого своего противника по отдельности, терпела закономерный крах, поскольку не могла сосредоточить все свои силы на одном фронте.
Конечно, можно сказать, что каждое государство находится в центре по отношению к своим конкурентам, но на практике «центральность» или «окраинность» каждой отдельной державы прямо зависит от уровня ее мощи. Сам Р. Коллинз вводил такое понятие, как предельный размер государства, полагая, что правительство не может контролировать территорию, расположенную далее 1200 км от столицы. Поскольку это предельное расстояние, позволяющее организовать стабильное снабжение войск. Хотя такое заявление является спорным и зависит от состояния технического прогресса, а после Второй мировой его никто в крупных масштабах особо не проверял.
Теперь, когда мы разобрались с наиболее непонятной из его концепций, нам следует сделать следующий шаг и взглянуть на теорию геополитического престижа и военно-фискального кризиса.
Теория военно-фискального кризиса предполагает, что государства возникают в крайне недружелюбной среде. Потому их основная задача состоит в том, чтобы собрать со своих подданных как можно больше налогов, чтобы снарядить на них армию. Именно эффективностью этой основной функции и определяется продолжительность их существования. Другое дело, что в ходе функционирования государственной структуры формируются элиты, которые, в силу своего привилегированного положения, начинают использовать государство как кормушку и, более того, перекладывают тяготы налогообложения на простонародье. Поэтому, когда в ходе затяжного конфликта фискальная база истощается и полярный лис начинает настойчиво стучать в двери, у правительства возникает стойкое желание призвать паразитические социальные группы к порядку. Как минимум, заставив их перестать красть, а как максимум, принудить их платить налоги. Деньги платить никто не желает, свое — оно ведь не общественное. В результате в верхах назревает конфликт, привилегированные слои общества начинают раскачивать лодку с целью ограничить возможности центральной власти по сбору налогов. Если в этот момент государство потерпит сокрушительное военное поражение, оно легко станет на путь распада, что может закончиться либо полным крахом государственности и оккупацией, либо революцией, которая сметет прогнившую элиту и позволит вывести налогообложение на новый уровень.
Теория геополитического престижа опирается на построения французского социолога Пьера Бурдьё. Он выдвинул предположение, что власть высших слоев общества опирается не столько на насилие, как на культурное доминирование. Чем выше на общественной лестнице находится социальная группа, тем сильнее желание нижестоящих подражать ее обычаям. Р. Коллинз применил ту же логику к глобальным геополитическим процессам, указав, что люди стремятся копировать идеологию успешных государств. Так, после краха СССР в 1991 году популярность коммунизма на мировом уровне резко пошла на спад. Очевидно, что причиной такого радикального изменения идеологического ландшафта были не новые интеллектуальные аргументы, а именно крах основного носителя идеи.
Подобного рода причинно-следственную связь легко увидеть и в динамике популярности фашистских идеологий, когда крах стран Оси (Германии, Италии, Японии) привел к упадку их учения на мировом уровне. Если пойти еще дальше, можно вспомнить популярность революционных идей в конце XVIII — начале XIX века, прямо завязанных на геополитическом авторитете революционной и наполеоновской Франции. Р. Коллинз продолжает эту логику, утверждая, что нынешняя популярность либерально-демократических теорий вызвана геополитической мощью США и рискует исчезнуть вслед за ее упадком или сменой ценностных приоритетов североамериканского общества.
Продолжая двигаться в этом направлении, автор обращает внимание, что логика копирования вышестоящих лежит также и в основе процесса создания политической нации. Если государство на коне, то у его граждан возникает желание копировать повадки представителей титульного этноса, что заканчивается успешной ассимиляцией меньшинств и формированием единой нации. А вот если все пошло не так, то государство легко может стать жертвой конкурирующих национализмов, которые просто разорвут его изнутри.
Конечно, нации возникают не одномоментно. Процесс их создания занимает около трех-четырех поколений (100-120 лет) и требует, кроме высокого уровня геополитической мощи, еще и глубокого проникновения государства в большинство сфер жизни общества и формирования динамичной индустриальной экономики. Очевидно, что крайне мало государств могут похвастаться такими достижениями, тем паче на протяжении более чем столетия. Хотя прецеденты есть.
Так, Франция начинала с того, что на французском языке в конце XVIII века говорило около 3% населения. Но регулярная дрессировка — силами школы и призывной армии — на протяжении двух веков и значительные успехи на международной арене смогли радикально изменить положение вещей.
Что все вышесказанное значит для Украины?
Прежде всего наиболее печальный факт состоит в том, что мы действительно находимся в географическом центре Европы. И потому в ходе любой крупной региональной войны наша страна превращается в поле боя для противоборствующих сил, которые вытаптывают здесь любой намек на субъектность. Тем самым низводя украинское участие в противостоянии до уровня каких-то полевых командиров на довольствии.
Так было как в XVII веке, когда произошла Руина, так и в первой половине прошлого века. Именно география, а не наша врожденная криворукость или злобность соседей является основной причиной, по которой мы смогли получить независимость только сейчас и в основном случайно.
Наша страна продолжает существовать в качестве независимого государства исключительно в силу приобретенного ею после 2004 года «окраинного» статуса. После расширения ЕС на восток,мы очутились не в центре раздробленного на многочисленные конкурирующие государства региона, а на задворках двух «сверхдержав». Конечно, ЕС — это не государство, а РФ — не сверхдержава, но совместно они создали стабильную буферную зону, в которой Украина смогла найти свою нишу, черпая необходимый ее правительству уровень геополитического престижа из своего пограничного статуса.
Проблема в том, что вместо укрепления украинской идентичности наши верхи начали раскалывать ее: усиливая верность либо западным державам и завязанным на них либерально-демократическим ценностям, либо России с ее версией сырьевого авторитаризма. А это, в конечном итоге, нам всем аукнулось радикальным изменением территориальных границ и внутренней структуры нашего государства.
После 2014 года можно уверенно сказать, что Москва больше не заинтересована в сохранении нашей страны как буферной зоны, а Украина полностью отказалась от опоры на свои силы. Это привело к стремительно прогрессирующей деструкции украинской национальной идентичности, поскольку большая часть населения потеряла рациональные причины идентифицировать себя с нашим государством. Если Киев полностью зависит от западных подачек и не способен защитить территориальную целостность государства вооруженным путем, а миллионы наших сограждан вынуждены ехать на работу в ЕС и РФ, чтобы прокормить свои семьи, то какой смысл быть ему лояльным?
Такая позиция сама по себе не означает ничего катастрофического для украинской государственности. Просто в обществе начинает развиваться «европейская» (западная) идентичность, замещая собой украинскую. В таком контексте позиция «мы деремся за Европу или западные ценности» начинает звучать гордо. Но проблема в том, что в ЕС, в отличие от Украины, крайне мало людей, ощущающих себя именно европейцами. Нечто подобное было в Австро-Венгерской империи, вмещавшей в себя огромное количество разных этносов, стремящихся к независимости.
Единственными патриотами этого государства были евреи, которые принципиально не имели возможности создать свое государство. Это очень своеобразная, но верная аналогия.
И все было бы ничего, и наше государство вполне могло бы жить на заемной легитимности десятилетиями. Но произошел Brexit, а потом Трамп победил на выборах, а в Восточной Европе сформировалась правая фронда в лице Польши и Венгрии, выступающая против власти Берлина и Брюсселя. И все это на фоне стремительно разваливающегося либерального миропорядка. «Мир утратил ось...». На этом фоне фундамент под нашей олигархией начинает ощутимо покачиваться. В результате мы видим истеричные попытки мимикрировать под новые правые тренды, все более характерные для стран Первого мира. Что вылилось в стремление переизобрести образ настоящего украинца, который, разумеется, украиномовный и верный ПЦУ.
Но проблема здесь не только в том, что все эти телодвижения скорее усугубляют ситуацию, дублируя усилия российской пропаганды, чем усиливают общеукраинскую идентичность. И если раньше Москва говорила, что русскоязычные — это россияне, то теперь и Киев говорит то же самое. Проблема еще и в том, что правые режимы в ЕС дестабилизируют его хрупкую конструкцию, создавая вовсе не иллюзорную перспективу краха всей этой структуры.
И здесь мне хотелось бы вернуться к географическому положению нашей страны на стыке двух «сверхдержав». Только существование этого «карточного домика» делает возможным существование независимой Украины, каким бы бутафорским ни был наш суверенитет. Падение любой из двух «карт» неминуемо приведет к краху нашей государственности. Очевидно, что распад ЕС приведет к тому, что Украина стремительно войдет в состав РФ.
Но чуть менее очевидно, что именно существование России во многом гарантирует наш суверенитет и сохранность Евросоюза. Никто не хочет граничить с дикими московитами, которые в любой момент могут отправить в бой танковые колонны, а само существование России вынуждает Польшу и Венгрию стать резко менее борзыми, вызывая стойкое желание вжаться поглубже в НАТО. А как только ситуация изменится, изменится все.
С одной стороны, Венгрия, Польша и Румыния обнаружат, что рядом с ними находится слабое нечто, от которого можно откусывать сладкие кусочки, не рискуя наткнуться на россиян, доедающих Украину с противоположной стороны. И тогда они пойдут на Восток, игнорируя истеричные вопли старших западноевропейских товарищей. Схожая ситуация уже имела место в истории в связи с той же Австро-Венгрией. Как только в Российской империи началась гражданская война, Венгрия, до того опасавшаяся, что в случае краха государства она будет завоевана Москвой, потеряла из виду очевидную угрозу. И, воспользовавшись моментом, вышла из состава империи, тем самым запустив цепную реакцию, положившую ей конец.
С другой стороны, крах Российской Федерации не равнозначен краху ее армии и идеи государства в целом. Если кто-то думает, что после распада России Крым внезапно поспешит войти в состав нашей страны, он глубоко заблуждается. ЛДНР тоже никуда не денутся. А ключевым изменением станет то, что вместо относительно вменяемого Путина, у которого дети на Западе, к власти на осколках Московии придут всякие патриотические полковники без тормозов. А с них вполне станется начать швыряться ядерными бомбами в особенно раздражающие их режимы. Угадайте, где находится государство, которое ничего не сможет им сделать в ответ, но вполне может послужить наглядным примером для людей, сомневающихся в их решительности? И, конечно, не стоит забывать о проблеме беженцев: полутора миллионов беженцев из Ирака хватило, чтобы обрушить двадцатимиллионную Сирию.
Таким образом, очевидно, что падение любого из геополитических гигантов, на окраинах которых мы существуем, неизбежно ведет к тому, что Украина мгновенно становится «центральным» государством со всеми вытекающими из этого негативными последствиями.
Но мне хотелось бы вернуться к нашим реалиям. Учитывая масштаб отечественных проблем, вопрос потенциального распада РФ или ЕС должен быть последним из тех, что нас беспокоят. «Пока толстый похудеет, худой околеет». А мы нынче очень худые. И потому наша насущная проблема — это военно-фискальный кризис.
Я полагаю очевидным и не нуждающимся в доказательствах, что российская армия может нанести сокрушительное поражение нашим войскам на Донбассе в любое удобное для нее время. Такая ситуация вызвана реалиями гибридной войны и тем фактом, что Украина находится в стратегическом окружении. Мы вынуждены держать войска на границе с Белоруссией, в Причерноморье, где нам угрожает Крымская группировка, и на границе с Приднестровьем. И только на Донбассе происходит реальное соприкосновение с противником. Очевидно, что таким образом наши войска растянуты на многочисленных фронтах и должны быть готовы отражать атаки со всех сторон, а российские военные могут, не опасаясь агрессивных действий с нашей стороны, сосредоточить все свои силы на Донбассе. Единственная причина, по которой они не идут вперед, состоит в том, что победить в приграничном сражении и оккупировать огромную сопротивляющуюся страну — это несопоставимые по масштабам задачи.
И потому их целью является сломить нашу способность к организованному сопротивлению, в идеале подавив наш дух настолько, что мы будем искренне рады приходу «освободителей» с востока. О духе мы уже много говорили в предыдущих абзацах. Но правда состоит в том, что пока существует государство, будет и сопротивление.
И здесь нам следует поговорить о фискальных проблемах нашего правительства, которое с 2014 года живет по принципу «взять следующий кредит, чтобы отдать предыдущий». Но сколько веревочке ни виться, а час расплаты настанет. На 2019–2021 годы приходится пик наших выплат по внешнему долгу, и Украина станет особо уязвимой. Ситуацию усугубляет то, что на горизонте мировой экономики маячит следующий экономический кризис, масштабы которого сейчас очень трудно оценить. Он может быть как просто болезнью роста, поразив в основном развивающиеся страны, так и началом глобального военно-политического апокалипсиса, если он поразит страны Первого мира, наложится на развязанные Трампом торговые войны и выступит детонатором для региональных войн в проблемных регионах вроде Ближнего Востока.
В любом случае прежде всего он поразит государства вроде нашего, поскольку цены на сырье резко снизятся. И, чем дешевле сырье, тем сильнее будет удар, что в случае аграрного характера нашей экономики грозит обернуться катастрофой. Таким образом, с фискальным компонентом грядущего кризиса «все в порядке». Но острый дефицит бюджета и крах армии — это условия необходимые, но недостаточные.
Поэтому следует упомянуть о последнем, но ключевом элементе катастрофы, а именно децентрализации. Военно-фискальным кризисам подвержены государства, правительства которых не имеют прямого контакта со своими подданными, отдав власть на местах в руки местных элит, которые могут выполнять или не выполнять приказы из столицы. Очевидно, что в последние годы мы видим, как власть постепенно перетекает из столицы в регионы. И вот уже области начинают проводить свою собственную внутреннюю политику, одобряя или запрещая русский язык или трогая руками другие важные вопросы. Процесс пока еще на инкубационной стадии, но как только дела станут совсем плохи, нарыв прорвет.
Ситуацию усугубляет и то, что, судя по интервью Арсена Авакова газете «Зеркало недели», наши элиты в очередной раз испугались, что кто-то сконцентрирует слишком большую власть в своих руках. И потому они готовы приложить усилия, чтобы ПАП не прорвался на второй срок, а его преемник был слабее папередника. Таким образом, наши олигархи в очередной раз демонстрируют неумение отделить проблемы олигархов от проблемы олигархии. Толковая прозападная марионетка (какая бы фамилия у нее ни была) могла бы защитить их сословные интересы, пусть даже прижав отдельных представителей крупного бизнеса, как Путин Ходорковского, но у них настолько низкий уровень сплоченности, что они своими руками готовы разрушить единственный пока еще функционирующий центр принятия решений. Тем самым создав все условия для дальнейшей дезинтеграции страны.
Что осталось в сухом остатке?
Очевидно, что ситуация очень плохая. Ключевая проблема, с которой мы столкнулись лицом к лицу, состоит в том, что теперь от нас ничего не зависит. За годы президентства Порошенко Украина окончательно потеряла субъектность, опустившись до статуса игрушки в руках испорченных взрослых детей, находящихся у кормила власти в России и на Западе. И именно от решений этих людей, а не потуг наших политических клоунов на мировую значимость зависит существование Украины.
Если выборы пройдут без затруднений, если Путин не нападет, если экономический кризис произойдет не сейчас, а через год, то наша страна сможет пережить 2019 год в нынешних территориальных пределах.
Но не стоит себя обманывать. Никакой долгоиграющей перспективы для Украины нет. Ключевой вопрос, который должен нас беспокоить в нынешних печальных обстоятельствах, — это военный и фискальный элементы грядущего кризиса. Разрешение, а точнее отсрочка финансового компонента грядущего кризиса напрямую зависит от того, сколько денег сюда готовы вложить наши западные «друзья» и сколько долгов простить.
Но чтобы Украина не рухнула в условиях падения цен на сырье, они должны занять действительно серьезную антироссийскую позицию. И осознать, что вкладываются они сюда не ради построения демократии, рыночной экономики, прав человека и прочего бла-бла-бла, а ради того, чтобы мы убивали москалей. И эти инвестиции мы им вернем, просто не деньгами, а кровью.
Но ожидать, что РФ будет спокойно смотреть, как полупустую территорию на их западной границе накачивают деньгами и оружием в преддверии грядущей войны, было бы наивно. Потому Путин нападет. Вопрос только в том, насколько сильно он нападет и как глубоко зайдет, чтобы запустить механизм распада нашего государства. Это, как и решение наших западных «партнеров», мы узнаем в ближайшие пару лет.
В своем нынешнем невнятном состоянии Украина могла жить только в эпоху геополитического безвременья, которое стремительно заканчивается.
