То, что происходило на даче в Крыму 18-21 августа 1991 года, навсегда останется в памяти Михаила Горбачева, пишет Фьямметта Кукурния на страницах La Repubblica.
"Через 20 лет Михаил Горбачев рассказывает о трагических днях путча. То, что произошло в крымской резиденции в Форосе 18-21 августа 1991 года, навсегда отпечаталось в его памяти, минута за минутой. В его словах сквозят растерянность и ярость тех трех дней, обозначивших конец его политической жизни во главе Кремля и потрясших Советский Союз до такой степени, что через четыре месяца, на Рождество этого же года, страна рухнула", - пишет издание.
"Приехав на Форос, я сразу же понял, что это будет необычный отпуск. На протяжении всего предшествующего периода на меня оказывалось мощнейшее давление. Справа и слева, все требовали от меня чрезвычайных мер", - рассказал Михаил Горбачев в интервью корреспонденту издания.
"Я делал савку на новый Союзный договор. Он был готов, мы могли его подписать в течение нескольких дней. Мы могли бы заново основать СССР на новом фундаменте. Меня не оставляла мысль, что мне придется вскоре вернуться, я даже приказал подготовить самолет, на котором мы должны были вернуться в Москву. Было воскресенье 18 августа, когда все началось. Я переговорил по телефону с Георгием Шахназаровым, который отдыхал в Крыму, в санатории "Южный". Это был последний телефонный звонок перед тем, как телефоны отключились", - вспоминает Горбачев.
"В 17:00 мне сообщили, что приехала группа руководителей: Бакланов, Болдин, Шенин, Варенников и Плеханов. Я сказал начальнику охраны, что не жду визитеров, и попытался связаться по телефону с Крючковым (глава КГБ). Именно тогда я понял, что телефоны не работали, даже линия стратегической связи. Я обо всем рассказал Раисе Максимовне. Мы готовились к худшему. (...) Но я думал, что не уступлю ни угрозам, ни шантажу. Раиса сказала мне, что она будет рядом со мной, какое бы решение я ни принял. Через 40 минут я встретился с группой. Говорил Бакланов. Он сказал, что сформирован ГКЧП, что для спасения страны от катастрофы я должен подписать декрет о чрезвычайном положении. Он также сказал, что Ельцин арестован, потом уточнил, что будет арестован, как только вернется из Алма-Аты, где он находился. Я отверг шантаж и ничего не подписал. Я негодовал. "Необходимы чрезвычайные меры? Хорошо, созывайте Верховный Совет, будем решать. Но основываясь на Конституции. И на законе", - подчеркивает бывший президент СССР.
"Никто не мог ни войти, ни выйти с территории дачи. (...) К счастью, я привез с собой маленький транзистор Sony. Он стал единственным контактом с миром. Раиса Максимовна начала вести дневник, который мы намеревались спрятать. У зятя Анатолия была задача хранить радиоприемник, чтобы никто не узнал о его существовании. Только утром 19 августа было передано сообщение о том, что был сформирован ГКЧП, что "по причине состояния здоровья [Горбачева] и неспособности выполнять обязанности президента СССР полномочия перешли к вице-президенту Геннадию Янаеву". А за несколько часов до этого Анатолий увидел в открытом море несколько военных кораблей", - рассказывает Михаил Сергеевич.
"Мы обнаружили, что на территории дачи находятся люди, вооруженные автоматами. Чтобы поговорить, мы выходили на балкон, так как боялись прослушки, и гуляли у моря в надежде, что нас кто увидит и сможет рассказать, что со мной все в порядке. Но пляж был пуст. (...) Благодаря радио мы узнали, что Ельцин не арестован. К 17:00 с дачи были выведены связисты. Я вновь потребовал самолет. В это время передавали пресс-конференцию путчистов: поток лжи. Мы были в руках безумных преступников. Могло произойти все, что угодно. Ночью мы сделали видеозапись с обращением к соотечественникам, - продолжает Горбачев. - Уже 20 августа, слушая иностранные радиостанции, я понял, что ситуация развивается не так, как планировалось. Подтверждение мы получили на следующий день, когда в Форос прибыли Крючков, Язов, Лукьянов и Иващенко. Они пытались в последний раз уговорить меня. Затем по ВВС передали сообщение о том, что Крючков разрешил специальной делегации приехать на Форос, чтобы увидеть, в каком я состоянии. Раиса сильно испугалась: она подумала, что для того, чтобы показать меня больным, меня прежде надо было убить. Страх парализовал ее в буквальном смысле, она не могла двигать рукой и не могла говорить. Потребовалось два года, чтобы она выздоровела", - вспоминает Михаил Горбачев.
"Я встретил делегацию во главе с Руцким. Мы покинули Форос на самолете Руцкого. Мы прилетели во Внуково в 2:00 ночи. Я не могу передать вам, что я чувствовал, я ощущал себя другим человеком в другой стране. Я совершил ошибку. Мне не следовало покидать Кремль. (...) Был разработан новый Союзный договор. Ельцин сказал: "Союз будет продолжать существовать". Однако все оказалось не так. Но даже сегодня я не могу сказать, что все было потеряно: процесс, запущенный перестройкой, не останавливается, и Россия идет вперед своим трудным путем к демократии", - заключил первый президент СССР.
